Вы сами не знали, за что голосовали

Тут мне напоминают про референдум 17 марта 1991 года. Наивным моим корреспондентам кажется, будто они тогда голосовали за сохранение СССР. Но это иллюзия. Вы сами не пгнимали, за что вы голосовали. А я вам теперь об этом расскажу. Лучше узнать поздно, чем никогда. Написано это было в 2011 году, но ничто не устарело.

Юбилей безнадежного референдума

Двадцать лет назад, 17 марта на территории СССР прошел первый и последний всесоюзный референдум. Состоялся он по инициативе первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева, и посвящен был сохранению Советского Союза. 
Народ спрашивали: считают ли они необходимым его сохранение или нет? По крайней мере, так это выглядело на первый взгляд.

 

Повод для дискуссий

За минувшие годы вокруг этого события было наворочено немало мифов и легенд. Сегодня его активно используют в историко-политических дискуссиях о недавнем прошлом нашей родины, которые становятся все более популярными. 
Сторонники – в основном, носители левых, социалистических взглядов – настаивают на том, что власть проигнорировала «глас народа», развалив Союз. 
И у них есть для этого основания: как ни крути, более 70 процентов принявших участие в голосовании граждан СССР ответили положительно.

Противники – среди которых преобладают люди право-либеральных убеждений – утверждают, что многие граждане толком не понимали, о чем их спрашивают, а другие голосовали против потрясений, которые были неизбежны, и никакие референдумы их предотвратить уже не могли. И для подобных заявлений тоже имеются основания.

Во-первых, вынесенный на плебисцит вопрос был чрезвычайно хитрым и заковыристым: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?» 
Продраться сквозь это переплетение сложноподчиненных предложений в самом деле нелегко. И в какой-то мере похоже на вопрос типа: «считаете ли Вы, что лучше быть богатым и здоровым?»

Во-вторых, высшие органы власти шести союзных республик отказались от участия в референдуме. И среди них были не только республики Прибалтики, уже однозначно вставшие на путь самоопределения вплоть до отделения, или Грузия, где Звиад Гамсахурдиа провозгласил политику изоляционизма и национализма, но и с виду лояльные Армения и Молдавия.
Более того: Эстония, Латвия, Литва, Грузия и Армения провели собственные референдумы, на которых подавляющее большинство высказалось за полную независимость. 
А Молдавия раскололась: жители самопровозглашенных республики Гагаузии и Приднестровья проголосовали за сохранение Союза, а все остальные бойкотировали плебисцит. В других республиках в общесоюзном референдуме участвовали только военнослужащие Советской армии. Там центробежный процесс пошел такими темпами, что остановить его уже было не под силу.

Невероятный гибрид

Но и это еще не все. Власти ряда союзных республик, формально не уклоняясь от всесоюзного мероприятия, перетолковали вопрос на свой лад. 
Так, в Казахстане его переформулировали таким образом: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств». А, например, на Украине применили еще более хитрый маневр. Помимо «московского» (так и хочется сказать: москальского) вопроса в бюллетень включили еще один, местный: «Согласны ли Вы с тем, что Украина должна быть в составе Союза Советских суверенных государств на основе Декларации о государственном суверенитете Украины?»

Таким образом, ситуация доводилась до абсурда. На месте федерации, которая, будучи хоть трижды обновленной, означает все-таки единое государственное образование, появлялся некий непонятный Союз суверенных государств. Понятие аморфное и растяжимое, в которое разные политики могли вкладывать противоположный смысл. 
Если для Горбачева и союзного Центра это был тот же СССР под другим названием, то республиканские руководители вполне могли представлять себе нечто вроде Евросоюза, где власть делегируется снизу вверх, а не наоборот.

На самом деле, абсурд был заложен в конструкцию изначально. После того, как все союзные республики приняли Декларации о суверенитете, будущий гипотетический Союз, пусть даже названный федерацией, превращался в немыслимый политический гибрид наподобие мифического Тянитолкая, только многоголового и членистоногого. Закладывался проект суверенного государства, состоявшего из множества суверенных государств.

Между прочим, в составе некоторых из них, особенно самого большого – России – тоже начали плодиться и размножаться суверенные государства. Ничего подобного не может быть по определению. Суверенитет – всего лишь синоним слова независимость. Не бывает независимости первой, второй и третьей степени. Конструкция оказывалась нежизнеспособной. И было всего два выхода из ситуации. Или же суверенитет всех этих «внутренних государств» существует только на бумаге, для показухи и удовлетворения амбиций, или происходит распад.

Типичный пример первого варианта – это Советский Союз классического образца, до 1990 года. Никакого настоящего суверенитета у союзных республик не было, норма о «самоопределении вплоть до отделения» оставалась декларативной и недействующей. Впоследствии, уже после развала СССР, после многолетней борьбы и двух чеченских войн, федеральный центр сумел привести к такой же модели Российскую Федерацию. Декларации о суверенитетах наших многочисленных автономий потеряли всякий смысл, а их главы уже даже готовы отказаться от титула президентов.

За что голосовали

Но двадцать лет лет назад на просторах еще существующего Союза активно шли противоположные процессы. Республиканские руководители и их окружение почувствовали запах реальной власти и бумажным суверенитетом они уже не могли и не хотели удовлетвориться. Это касалось всех, и тех, что вели дело к полному отделению, и тех, что воздерживались от громких слов и резких движений, а тихой сапой укрепляли национальную независимость.

Ко второй категории относились Леонид Кравчук на Украине и первые секретари ЦК компартий республик Средней Азии и Казахстана, превратившиеся в президентов. 
В отличие от них, положение главы Азербайджана Аяза Муталибова было очень шатким, он стремительно терял власть в схватке с Народным фронтом, а неподалеку, в автономной Нахичевани притаился готовый к прыжку за властью Гейдар Алиев, им всем было не до страстей по Союзу. 
В Белоруссии реального главы государства не было, и она уже тогда вынуждена была идти в фарватере вслед за Россией. А там неудержимо двигался к своему президентству Борис Ельцин, который вел двойную игру: и против Союза не возражал, и всячески подрывал его устои.
Все они, в принципе, были готовы делегировать некоторые полномочия Центру и Горбачеву. 
Во всяком случае, так обстояло дело до августовского путча 1991 года.

История, конечно, не терпит сослагательного наклонения. Но логика процесса позволяет предположить, что полномочий у главы Союза суверенных государств оставалось бы все меньше и меньше, он, скорее всего, превратился бы в символическую церемониальную фигуру, и как долго он сумел бы лавировать и примирять противоречия, сказать невозможно. В процесс включился ГКЧП и своей неуклюжей попыткой «спасти Союз», окончательно его развалил.

Все это случилось несколько позже. Но я сознательно забежал вперед для того, чтобы показать: 17 марта 1991 года народ голосовал отнюдь не за сохранение «старого доброго» СССР, а за некую обновленную федерацию или Союз равноправных суверенных республик, которому в любом случае не суждено было долго просуществовать.
Не случайно в тот же день подавляющее большинство граждан Российской Федерации, на тот момент еще РСФСР, высказалось за введение поста президента. И кто бы ни был избран на этот пост, он вступил бы в неизбежное острое противоречие с Горбачевым. Два президента в одной Москве не смогли бы ужиться. Бомба была заложена, и она – чуть раньше или чуть позже – не могла не взорваться.