Валерий Баринов: «Нам поможет только правда!»

Наверное, он — человек позднего созревания. И актер.

Многие его ровесники сверкнули в молодости и погасли навсегда. Валерий Баринов в советское время особо не блистал. Зато сейчас зажигает по полной программе. В 77 он — один из самых востребованных актеров своего поколения. При этом еще и частый гость ток-шоу. Ведь телевизионщики знают: Баринов — мастер разговорного жанра…

Недавно Валерий Баринов был председателем жюри на фестивале патриотического кино «Малая Земля» в городе-герое Новороссийске, там мы с ним и пообщались.

«НЕ ЗНАЛ, КТО ТАКОЙ ВЫСОЦКИЙ»

— Валерий Александрович, всем присутствовавшим очень понравилась ваша теплая встреча с актрисой Людмилой Зайцевой, которая была приглашена как почетная гостья. Вы давно знакомы с Людмилой Васильевной?

— Мы с Людой почти всю жизнь дружим, с 1964 года. Вместе поступали в разные театральные заведения. Ее и еще несколько человек в общежитии обокрали, унесли всю одежду. Людмила пришла на конкурс в черном платье и во вьетнамках, все что осталось. От стресса и расстройства потеряла голос и провалила конкурс. Я ее поддерживал, подбадривал как умел. Но тогда я поступил, а она не прошла.

А десять лет спустя режиссер Владимир Венгеров пригласил нас сниматься в картину «Строговы». Мы, когда увидели друг друга на съемочной площадке, обнялись как родные. Кстати, фильм «Строговы» в свое время был очень популярный. Людмила сыграла яркую роль, она в картине невероятная красавица и даже по сюжету била меня вожжами…

— Извините, а что значит «поступали в разные театральные заведения»?

— Это значит, что мы делали дубликаты документов и бегали по всем институтам, куда возьмут: в ГИТИС, «Щуку», «Щепку», ВГИК. И всюду в театральные вузы поступали одни и те же люди. Все знакомились между собой, делились полезной информацией, радовались или сочувствовали друг другу. Помню, пришел в «Щуку» — меня сразу пропустили на второй тур, сказали принести документы. Я побежал в ГИТИС забирать документы. ГИТИС был самым главным, потому что там давали абитуриентам общежитие, больше никто не давал. Так вот пришел туда за документами, а секретарь говорит: «Какие документы? Вас уже взяли!»

Для меня это был настоящий шок. Я не верил своим ушам, попросил повторить и опять услышал: «Взяли!» А мне нельзя было не поступить, потому что устроился в театр рабочим сцены, а когда пришло приглашение в институт, пришлось сорваться посреди гастролей. Меня не имели права не отпустить, но если бы не поступил, это был бы ужас… Кстати, тогда уже я был при деньгах, как рабочий сцены неплохо зарабатывал, так что Людмилу Васильевну и остальных, кто пострадал в то поступление, подкармливал и утешал. Так что мы с Людой дружим всю жизнь, когда встречаемся, с ностальгией вспоминаем те времена.

— А кроме Людмилы Зай­цевой с кем еще вместе поступали?

— Народу было очень много, всех не упомнишь. Во время поступления познакомился с Высоцким. Не зная, что это Высоцкий. Он не поступал, пришел поболеть за своих друзей. Володя подошел ко мне и сказал: «Хорошо орешь, но тебя сюда не возьмут. Я тут четыре года орал, меня только ругали».

А когда он отошел, ко мне подбежали люди и спросили: «Что тебе Высоцкий сказал?» А я даже не знал, кто такой Высоцкий…

— Теперь вы можете объяснить, в чем феномен этого человека?

— Вы знаете, я, когда увлекаюсь столярным делом, люблю петь. Так вот: если начну петь песни Высоцкого, то буду петь неделю и не смогу объяснить, в чем секрет успеха. Существует такая притча. Одна беременная женщина пришла к мудрецу и сказала: «Я жду ребенка. Когда он родится, как сделать, чтобы он стал в жизни счастливым человеком?» Мудрец ответил: «Научи его вовремя плакать и вовремя смеяться. Остальное он сам поймет». Это в принципе есть суть актерской профессии. Вот Высоцкий заставлял людей плакать и смеяться вовремя, в его песнях было много юмора, но было то, что разрывает душу. Он был как зажженный факел и слишком рано сжег его. Лермонтов ушел от нас рано, Пушкин быстро сгорел. Так жить и гореть тяжело, это редко кому под силу удается. А еще Высоцкий — это было дитя своего времени, он его отражал очень точно.

«НИКОГО НЕ ОСУЖДАЮ»

— Сегодня другое время. И другие герои. Насколько знаю, вы часто встречаетесь с мобилизованными, с теми, кто отправляется в Донбасс. О чем с ними разговариваете?

— Поначалу я не знал, о чем говорить, и вообще сомневался, нужны ли им мои разговоры. Но меня поразило то, как их много. Редко радуюсь, когда меня узнают, а тут был безмерно рад, что ребята ко мне подошли, поздоровались, сказали, что меня хорошо знают. Ну а говорили о многом…

— Наверное, за границей вас уже внесли в черный список…

— Наверное, не знаю, я еще не пытался поехать в Париж. Там жил целых полгода, во Франции у меня много друзей. Но я больше переживаю, что не попаду в Киев. Да, Париж, это все хорошо, но Киев я люблю больше. Вы знаете, когда снимался в Эмиратах — в Дубае, в Абу-Даби, а там города не старше 50-60 лет, — чувствовал: там нет истории. А для меня Киев — это прежде всего история моей родины. У меня разыгрывается воображение, когда вижу Софийский собор, когда стою на берегу Днепра и понимаю, что в этом городе захоронен Илья Муромец, герой моего детства.

До 2019 года я снимался в Киеве, там работали мои друзья, коллеги, не ощущал никакой неприязни, хотя уже вовсю шла борьба. Я очень люблю этот город, больше, чем какие-либо заграничные города.

— А с чем связана эта любовь? Воспоминания юности?

— Воспоминания юности — это Львов. В старшем возрасте полюбил гулять по ночному Киеву. Вообще Киев был в моей жизни вторым большим городом, который увидел, после Москвы. Я вырос в Орловской области, в Москву попал в четвертом классе. Мама и тетя взяли меня с собой, чтобы я им помогал. Они привозили огурцы на Зацепский рынок, продавали их там. Сейчас этого рынка уже нет. Он был на площади перед Павелецким вокзалом, там для конок менялись лошади, сцеплялись, поэтому рынок назывался Зацепский.

А я тогда хотел велосипед, копил на него, собирал металлом. Мама сказала: «Вот соберешь крыжовник, отвезем его на Зацепский, продадим и добавлю тебе на велосипед». Я собрал ведро крыжовника. Но это была страшная мука. Лучше бы собирал металлом…

— Вы собирали металлолом?

— После войны на Орловщине, откуда я родом, было много брошенной немецкой техники. Немцы, когда убегали, бросали хорошие велосипеды, мотоциклы. Люди ездили на трофейной технике. Но мне велосипед не достался, поэтому собирал подбитое железо, которое повсюду валялось… Там была страшная война. Сейчас молодежь ничего не знает про ту жизнь…

— К сожалению, сегодня о войне с каждым днем мы узнаем все больше и больше.

— Пока ни я, ни вы, ни многие другие люди по-настоящему не поняли, что сейчас происходит. Я, когда смотрю на то, что у нас идет веселье, сам иногда не верю, что где-то там воюют. Помню, когда служил в армии, а служба проходила на китайско-монгольской границе, приезжая в Москву, тоже не понимал, что происходит…

— Карен Шахназаров в одной из телепередач сказал, что, пока будем называть это спецоперацией, мы не выиграем. Вы с ним соглас­ны?

— Это сложные вещи. Вы понимаете, что такое объявить войну? Это всеобщая мобилизация, полное военное положение в стране. То есть сейчас общество должно будет сразу окунуться в войну. А оно не готово. Думаю, что это очень мудрое решение назвать спецоперацией, все правильно названо.

— А как вы относитесь к тем, кто уезжает из страны, в том числе к вашим коллегам?

— Я никого не осуждаю. Кто-то испугался, у кого-то там имущество. У меня масса хороших знакомых, которые уехали. Даже не хочу говорить на эту тему. Меня спрашивают: «Вот скажите, как ведет себя тот или иной артист?» А это мой друг! Меня спросили на телевидении, что нам может помочь. Я отвечаю: «Только правда!» Мы должны знать правду, пусть даже самую горькую, чтобы осознать серьезность положения, в котором оказались…